Так, по одному из доносов, уральский крестьянин Яков Солнышков «его императорское величество бранил матерно» за петровскую бюрократизацию церкви, чуждую стихийной практике крестьянского православия. Подобные высказывания, очевидно, были характерны не только для старообрядческих скитов и деревень, но и в целом для крестьянства.

Большое распространение получили слухи о подмене царя. В 1712 г. в деле ссыльного Т.В. Копытова приводятся его слова: «Нынешний царь не печется о народе, а печется о немцах, потому что он и сам ихней породы а не царского кореня». Далее следует правдивое по мнению Копытова описание, полученное якобы от священника, о подмене царя.

Вполне естественно, что все попытки распространения слухов и суждений подобного рода жестко пресекались. Например, в 1705 году было проведено несколько дознаний в отношении ссыльного крестьянского сына Ивана Черноткина и ссыльного пашенного крестьянина Родиона Киселева, которые даже понеся наказание продолжали свои «опасные разговоры» о «неистинности» правящего монарха даже находясь в тюрьме.

С легендами о «возвращающихся царях-избавителях» связана специфическая форма народной борьбы против феодального общества и феодального государства – так называемое самозванчество. Опыт изучения легенд о царях-избавителях показал, что их образы в сознании народа исполнены обычно негативного содержания; они противопоставляются правящим царям, источникам социального зла, как некое, понимаемое в самых неопределенных сочетаниях, социальное добро.

Антипетровские настроения проявлялись в разнообразных легендах о царях-избавителях, предстающих в качестве противников петровских преобразований. Вопреки представлениям об общей неправедности всего царского рода, их герои – представители императорской фамилии. Роль «избавителя» в подобных легендах как правило возлагалась на тех, кто не царствовал или царствовал недолго. На этой волне становились популярны и «добрые цари» - самозванцы. Одними из первых легенд подобного направления стали легенды о Петре II, а длительность реального конфликта Петра и Алексея нашла свое отражение в легендах о покушении Петра на жизнь царевича. Готовность народного вымысла обогнать события сказалась не только в том, что такие легенды возникают задолго до смерти Алексея, но и в появлении первого самозванца Лжеалексея за шесть лет до казни царевича. Этот факт подчеркивает активность народного осмысления действительности.

Традиционные легенды о чудесном спасении царя-избавителя сочетаются с выражением надежд на отмену крепостного права, торговых монополий государства.

Начиная с 1740-х годов, антипетровские настроения крестьянства неожиданно сменяются своеобразной ретроспективной идеализацией образа Петра I. На наш взгляд, это объясняется тем, что в народном крестьянском сознании, находящимся под воздействием наивного крестьянского монархизма, образ Петра I в это время стал представляться несомненно более значительным, чем его наследников.

В 1740-1750 гг. в народных политических представлениях появляется и образ «цесаревича Петра Федоровича», равно представляющийся как в роли царя-«избавителя», так и в качестве очередного антихриста.

Во II-й половине XVIII века из старообрядческой среды появляются народные легенды, связывающие надежды на ликвидацию социальной несправедливости с именем Петра III. Накануне Крестьянской войны 1773-1775 годов по всей России, и Сибирь не была здесь исключением, появляется целый ряд самозваных Петров III. Параллельно в народе распространились слухи о «милостях», ожидаемых после воцарения чудесно спасшегося от козней Екатерины II императора. В этом свете становится понятным и самозванство самого Пугачева, который, сам того не сознавая, заставил наивный крестьянский монархизм и старообрядчество служить интересам крестьянского антифеодального протеста.

Таким образом, движение Пугачева было подготовлено и возникло на почве слухов и настроений социальных низов того времени. Ссылка в Сибирь самозванцев-«Петров III» и их сторонников только упрочило их позиции на востоке страны. Несомненно, что Крестьянская война 1773-1775 годов стала кульминацией развития социально-утопической легенды о Петре III. Манифесты и социальные призывы пугачевцев были широко популярны в Западной Сибири. Чего стоит хотя бы призыв Всенародного известия Е.И.Пугачева помещичьим крестьянам от 31 июня 1774 г., согласно которому «…по истреблении… противников и злодеев-дворян, всякои может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатця будет…». Уже во время войны известия об успехах «Петра III» повсеместно облекались в новую форму, соединяясь и причудливо переплетаясь со слухами и предшествующими порождениями народной мысли.