Роман Кафки "Замок" оказался незавершенным. Но и эта незавершенность, как кажется, несет определенный художественный смысл. Поднимаясь до все более и более высоких административных инстанций, землемер, тем не менее, будто бы вечно обречен подниматься по этой бесконечной лестнице, без всякой перспективы какого-либо конца - счастливого или неудачного. Здесь в образе Замка мы в своеобразном ракурсе, но довольно отчетливо видим контуры явления, которое стало впоследствии предметом углубленных исследований Паркинсона и Питера.

Во втором свое романе "Процесс" Кафка основывает свой сюжет на функционировании бюрократии в юриспруденции. И там главный герой словно попадает в шестеренки гигантского бюрократическрого механизма, повлиять на функционирование которого совершенно невозможно, несмотря ни на какие самые отчаянные его ухищрения призвать эту машину к здравому смыслу. Как и в "Замке" здесь не так уж важна завязка сюжета (если в "Замке" все началось с рутинной канцелярской ошибки, то в "Процессе" с ложного доноса.) И не финальная трагический развязка является кульминацией этого романа. Cкорее идейной вершиной и самым глубоким мыслительным проникновением в сущность бюрократического организма является разговор героя со священником и рассказанная ему священником притча.

Оба романа можно отнести к жанру так называемой антиутопии. Тем не менее, несмотря на весь гротеск и фантастичность романов Кафки, как и романам Оруэла, этим антиутопиям суждено было иметь свои трагические воплощения в реальной жизни.

Воплощение кафкинского "Процесса" можно, например, увидеть в новейшей советской истории с ее судами-тройками 37-53х годов. В этой связи возникают некоторое сомнения в исключительной персональной ответственности Сталина за те события - а не было ли те события проявлением коллективной воля всей бюрократической машины, перемалывающей людей. В таком случае, можно предположить, что место Сталина мог бы занимать и другой человек, но, скорее всего, результат был бы тот же.

Еще более наглядное тому подтверждение - раскулачивание 30х годов. Известно, что оно было поддержано всем остальным обществом, не говоря уже и о госаппарате, в том числе и многими из тех, кто позднее сам попал в машину репрессий 37х годов (как например Тухачевский).

Другим литературным обращением к этой теме является роман Кена Кизи "Полет над гнездом кукушки". В романе есть две сюжетных линии - одна это собственно жизнь обитателей психолечебницы, вторая - история индейского вождя, его семьи и племени, его взросления и их взаимодействия с современным индустриальным обществом.

Бюрократическая машина у Кизи не сразу становится главным действующим лицом романа, как это происходит в романах Кафки, в самом начале она присутствует несколько неявно, в образе загадочного и фантастического "комбината", который вполне можно принять и за плод больного воображения вождя. Лишь постепенно в рассуждениях вождя Швабры она обретает свои все более ясные очертания. Автор очевидно вкладывает в слова вождя свои мысли и ощущения, постепенно раскрывая всю драматическую сущность окружающей его реальности.

Как и в случае с романом Кафки "Замок" иногда встречается совершенно узкое и очевидно неправильное понимание идеи Кизи. Часто смысл этого романа трактуют только как протест против жестокого обращения с пациентами психиатрических клиник.

Более полное и правильное понимание идеи Кизи состоит как раз в том, что данная клиника - маленькая модель реального человеческого общества. Медсестра, очевидно, олицетворяет собой бюрократический аппарат, некого обобщенного чиновника старающегося подогнать реальный мир живых людей под придуманные кем-то бумажные схемы, инструкции и принятый распорядок больницы. Первичной ценностью для нее являются Порядок, а не люди, здесь, очевидно, существует отчетливая связь с характерной психологической особенностью чиновничества. Медбратьев-усмирителей, если угодно, можно трактовать, как силовые структуры этого маленького государства-клиники. Не случайно к концу романа открывается, что многие пациенты находятся в клинике добровольно, тщетно пытаясь спастись за дверьми клиники от внешнего мира, который, в сущности, повторяет собой все тот же сумашедший дом, но в более крупном масштабе.

Можно сказать что трагическая судьба одинокого бунтаря МакМерфи, является уменьшенной зеркальной копией печальной истории целого племени - народа, к которому принадлежал главный герой романа, вождь Швабра. Параллельным раскрытием двух сюжетных линий Кизи иллюстрирует аналогию между порядком в сумашедшем доме и порядком в реальном человеческом обществе. Кульминационная аллегория Кизи видимо состоит в том, что этот изначально живой полнокровный народ оказался (образно говоря) подвергнут лоботомии, как сделали это в итоге и с МакМерфи в клинике.